Веселых ромашек поле бескрайнее.

Духами соцветий  зефир дурманил.

Дрожало над полем солнце дыханье,

Вилась дорожка в голубые дали.

На островке бесконечной вселенной

Было особенно легко и светло, -

резкились девочки нагишом откровенно,

мелькали бантики над полем цветов.

Тихо звучала июля симфония…

как вдруг по небу слепящим сполохом

от горизонта к зениту – молния!

С запада резко дохнуло порохом.

                          ***

Справляем по умершим панихиду, -

Много над ними слез и речуг.

Простите усопшие, вам не в обиду, -

Я о живых исповедать хочу.

И продолжаю о девочках маленьких…

Зима скрежетала полозьями холода.

Зверела зима! Но спасали валенки.

Теперь бы выжить… и выжить в голоде.

                          ***

Дорога жизни и смерти – Ладога!

Где ты ещё на земле проложена?

О, ты мне врезалась в память надолго, -

Тогда я поверил в милость Божью.

На трассе Ладоги живые с мертвыми

перебинтованы ветрами Балтики.

На трассе дети вконец измотаны

Еще живые в потертых ватниках.

Швряет ветер шрапнелью снежною,

свирель метели в поземках мечется.

О, дети, дети – ещё вы не’жили

Чтоб здесь в метели со смертью встретиться.

А дети шли, продвигались ощупью.

Куда! Куда вы, кутята глупые!?

Но ветер злился – все резче бил

в глаза, за ворот хлопьями крупными.

Швырнуло ветром девочку старшую!

- Ой как тепло, не страшно нисколько…

И тут же рядом упала младшая.

- И мне не страшно нисколько, нисколечко…

И вдруг, о чудо! Двоих, невесомых

их подняло, понесло над ледовищем –

блаженство легкого лёта – не сон ли ?

И с плеч долой суету и рубища…

Как будто поле цветов бескрайнее,

Духами соцветий зефир дурманит,

Дрожит над полем солнца дыханье,

Вьётся дорожка в голубом тумане

И видят сверху два темных пятнышка.

Но кто-то тянет детей с полета,

И тормошат их, уснувших рядышком,

Чужие дяди, чужие тети…

                    ***

О, как чудовищно в тело вернуться!

Куда страшнее в реальность возврат.

И в этом мире снова проснуться

Чтоб оказаться в метели опять.

                   ***

Сорок второй, Дни задымлены думами.

Война разрасталась, железом хрустя.

Вночь уходила дорога под дулами,

Взвывая, охая и свистя…

…А может быть не был тот день,

И не был тот Сказочный Луч?

Березки прозрачная тень?

И с тихим ворчанием ключ?

Какой был закат золотой!

Туман над рекой пробив,

Плескались мы теплой водой,

Про всё в этот миг позыбыв.

А ночь… Вспоминаешь ли зари,

Примяв полевые цветы,

Я сердцем с тобой говорил…

………………………………..

Но вот меня поезд увез.

Унес в неизвестность времен.

Своих не стеснялась ты слёз,

Когда уходил эшелон.

Меня в гарнизон занесло –

Ладони и пятки в мазоль.

Спина – постоянная соль –

Такое войны ремесло.

Как все я обязан пройти,

В солдатском строю отшагать

На очень нелегком пути…

Но верил, вернусь!

И тогда

Мы встретимся вновь у реки,

Разбудим вечернюю тишь…

Но письмам моим вопреки

Упрямо два года молчишь…

……………………………….

Заветные смолкли слова.

Тот песенный ветер утих.

И кружится молча листва

С обрывками писем моих.

16 окт. 1958 г.

Шумела верхушками сосен зима.

Скользили по насту полозья саней.

Глубокая полночь, Кромешная тьма.

Тревожно дрожащие ноздри коней.

На розвальнях двое – хозяин и пёс.

А кони летели, летели домой…

Из чащи еловой вдруг ветер донес

Знакомый и жуткий пронзительный вой.

А вой приближался, и вот уж видны

Холодные пары бегущих огней.

И кони, как ветер, и волосы в дыб,

И клацают зубы у самых саней!

Хозяин тулуп свой бросает волкам;

Мгновенье – овчина растерзана в пух…

И снова холодный огонь замелькал

И вот они рядом с санями… и вдруг

Усилием страха швырнул человек

Как кость, как спасительный камень судьбе, -

Собаку волкам! Схваткой взорванный снег…

Взъярённые кони ускорили бег.

За печкою мыши слегка шебуршат.

Светильник горит воспалённым огнем.

Старинные ходики вечно спешат.

Усадьба объята предутренним сном.

И вот потихоньку, затем посильней

Наружную дверь кто-то начал скрести.

Авдотья проснулась: - Ты слышишь, Авдей?

Кого там нечистый во двор запустил?

Хозяин прошаркал. Морозно в сенях.

Прислушался: - Кто там? – в ответ ничего

И только чахоточный ветер в щелях

И утренний сон не покинул его.

Скользнули засовы и шаг на крыльцо,

Авдей и опомниться сразу не мог,

Как зубы собачьи вонзились в лицо…

И тут же свалился кобель на порог.

Два друга когда-то. Один подыхал,

Из битвы вернувшийся всё же домой,

Кровавые раны другой отирал –

Авдотья едва не осталась вдовой.

                     ---------

До смерти Авдей избегает волков.

Собаку не держит давно на дому.

И только рубцы от собачьих клыков

Остались на долгую память ему

                                        окт. 1975 г.

На юг!

На юг и все к чертям!

Летит «Жигуль»,

Шуршит асфальт.

Сидит за рулём,

Сигаретой пыхтя,

Самодовольный

Автофанат.

Нагнал «инвалидку»,

Пошёл в обгон.

Улыбка надменно

Скривила рот:

- Не лучше ли, старче,

Мягкий вагон,

Чем черепаший

Занудный ход?

Привет старухе! –

Мигнул старику.

И на форсаже

Предельной скорости

Пронёсся

      фиксатой

           улыбкой

                   сверкнув:

Такая, значит,

Гримаса молодости.

Автозаправка.

Свернул и стал:

- Девяносто третий,

Да поживей! –

Швырнул талоны

На пол-ста,

Одеколоном

В окошко вея.

И тут она,

                инвалидка…

                                  оп!

Не расчитал,

               проюзил

                         и… ткнулся

В зад «Жигулям»

(не так уж чтоб,

                   но долбанул)

Амбал обернулся,

Бледнея лицом

И… ё----й в рот!!!

У амбала шок

             всего мгновение.

Очухался,

           три прыжка

                             и вот!

(тут бы выслушать

                            объяснение)

Он,

Развернувшись

                     на сколько мог

Юнец, здоровый

                     по годам,

Валит

         седого калеку

                            с ног,

Вернее с ноги,

                да по зубам!

Встал старик, утирая кровь.

Быстро бы встать, да одна нога.

Тихо сказал:

- Вот это любовь…

А знаешь, как танки

                          крушили врага?

И сел в машину свою инвалид.

Завел, отъехал и развернулся…

И вот уж танк на врага летит, -

Охнул «Жигуль» и содрогнулся!

Вот так

           на «Тигров»

                            бросались в лоб

На Курской битве

Не для того ли,

Чтоб нас сегодня

                         вгоняла в гроб

Автомобильная

                         комсомолия?!

По обезьянке над ветровым,

По сетке пижонской над задним

                 - Огонь!

Да это же «Тигр»

                      в руках обывателя!

По «Тиграм» мещан –

                Огонь! Огонь!!!

ГАИ

Не замедлила появиться:

- Что случилось?

ВАЗон искорёжен…

Из «инвалидки»

                      выйти силится

Бледный старик –

Помятый, взъерошенный…

Вот он снимает пиджак

                                       в пыли.

Кладёт на сиденье..

                        Молчите вздорные!

Словно откуда-то

                           из былин

Солдат.

          На его груди

Всё та же звезда

                  – «Звезда Героя»…

                                  1980г

                 I

Средь буранов и вьюг,

Там, где нет городов,

Жил когда-то хирург –

Егерь Федька Шебров.

Шли к Шеброву пешком.

Шли в метель и в мороз.

шли десятками верст,

в руки взявшие трость.

В чудо верил народ

И ослепшие шли.

Прозревали! И вот

Слух столицу прошил:

- Чепуха это, врут, -

И смеются в усы.

Академики в круг, -

В карту тычут носы…

Отстегнули деньгу,

Дали время на сбор.

И поехал в тайгу

До Шеброва спецкор.

Две недели туда.

Две недели назад:

- Ну, скажу, господа, -

Это знаете, клад!

Что он делает, а!

Что за дерзкий приём!

Вся «слепая» тайга

Прозревает при нем!

Телеграмма в тайгу

От больших докторов:

«СРОЧНО!

     ФЕДОР ШЕБРОВ

        ВЫЛЕТАЙТЕ МОСКВУ»

Прилетел. Чудеса.

Шумный шорох машин

И людей голоса

Непривычны с глуши.

Ладно свиты мосты…

Ладен площади круг…

Что ж задумался ты

Самодельный хирург?

Вот и вход со двора –

Заходи в институт, -

Там тебя доктора

С нетерпением ждут.

                 II

Мог ли ведать Шебров

Что случится беда?

Он больших докторов

Не видал никогда.

Ни стерильных палат,

Ни бинтов, ни зеркал.

Одевая халат

Он себя не узнал.

Федор криво зевнул, -

Била нервная дрожь…

Инструментом ему

Был…

          охотничий нож!

Он ножом ковырял

Объективы глазниц.

До откуда он знал,

Что есть скальпель и шприц?!!

               III

Он ушёл.

Улетел.

Возвратился в тайгу.

Снова люди пришли.

- Излечи!

- НЕ МОГУ!!!

1971 г.